Стратегия для государственного банка развития

Внешэкономбанк ждут перемены. Самое время поговорить о стратегии для государственного банка развития.

Банк развития необходим. Никакие ошибки и личностный фактор в прошлом не могут служить опровержением необходимости наличия в стране института, способного осуществлять долгосрочное инвестиционное кредитование. При этом Банк развития – это не благотворительная организация, финансирующая «все хорошее».

Его задача – софинансировать необходимые и окупаемые проекты частных инвесторов (частично вкладывающих в проект собственные средства), которые коммерческие банки финансировать хотели бы, но не могут.

Какие кластеры роста на сегодняшний день отвечают в России необходимым критериям? Я бы выделил три из них.

Первый – это переход «сельское хозяйство – легкая промышленность».

При всех разговорах в стиле «все пропало», за десять лет системной государственной поддержки отрасли в значительной степени удалось возродить многие из секторов сельского хозяйства и привлечь в них частные инвестиции в размере, существенно превышающем государственную поддержку. Страна обеспечила себя мясом птицы и свининой, значительно повысилась товарность производства молока.

Наконец, Россия изжила наследие колхозного руководства сельским хозяйством – из нетто-импортера зерна вновь, как в царское время, стала его нетто-экспортером.

Все эти достижения относятся к переделу «сельское хозяйство – пищевая промышленность». В стороне остался переход «сельское хозяйство – легкая промышленность»

Например, чрезвычайно полезный продукт – козье молоко – остается ощутимо дорогим на российских прилавках, поскольку возможности получить дополнительный доход от реализации шкур (козлин) и пуха в существенной степени ограничены для козоводов, что влечет относительное удорожание пищевой продукции – молока и, как следствие, сыров.

Похожая ситуация с овцеводством.

За 20 лет практически умерло льноводство. В регионах, где это возможно (прежде всего – Астраханская область), не получило достаточного развития разведение хлопка.

С другой стороны, Россия зависит от ввоза из-за рубежа по отдельным позициям одежды и обуви практически на 100%. Даже если пошив осуществляется в России, то из ввезенного сырья. Это ярко стало заметно на фоне валютного кризиса.

Именно «обувщики» и «одежники» показали наибольшее падение продаж. У некоторых сетей обороты упали в два раза: рост цен здесь отражал валютную переоценку в наибольшей степени.

Возрождение этого передела в России возможно и может быть экономически целесообразным при правильном позиционировании и ориентировании.

Если попытаться развивать «массовый и дешевый продукт», то не получится ничего, кроме пустой траты денег: в Юго-Восточной Азии и труд, и сырье дешевле, и рук рабочих больше. Но вот составить конкуренцию в сегментах «средний» и «выше среднего» производителям из Турции, Польши и даже Италии нам вполне по силам. Но это потребует выделения денег в проекты на 10–15 лет.

Обращу внимание, что, получая собственный лен, кожу, шерсть, пух, самостоятельно перерабатывая их в одежду, обувь, галантерею, мы развиваем те регионы, которые исторически были ориентированы на легкую промышленность, но сегодня находятся в депрессивном положении. Это относится в первую очередь к регионам нечерноземной России: Костромской, Ивановской, Вологодской областям, – а также к регионам Северного Кавказа и южного Поволжья.

Второй кластер – станкостроение.

Без возрождения станкостроения невозможно всерьез говорить о развитии наукоемких отраслей, являющихся генераторами спроса в экономике – автомобилестроения, авиастроения, судостроения, промышленного машиностроения. Невозможна и реальная модернизация.

По мере роста инвестиционной активности в стране в 2005–2013 гг. становилось все очевиднее, что средства уходят на покупку импортного оборудования. «Наши» новые заводы построены на иностранном оборудовании, для их поддержания и дальнейшей модернизации мы вновь-таки завязаны на новые закупки за рубежом и, следовательно, на отток капитала.

Инвестиции в этой отрасли характеризуются длительным циклом окупаемости и требуют вложений на 20–25 лет. Но, как и в первом случае, дают существенный кумулятивный эффект для экономики. При этом будет стимулироваться создание рабочих мест в регионе, характеризуемым оттоком населения – это Средний Урал и Среднее Поволжье.

Наконец, третий кластер – это не отрасли, а, скорее, группа проектов с единой целью – повышения энергоэффективности в экономике.

Нельзя всерьез ожидать предложения конкурентоспособных товаров при тотальной энергонеэффективности производств, когда на рубль продукции потребляется в три раза больше энергии, чем в развитых странах. А Канада и Норвегия – тоже не тропические курорты, но это не мешает им быть энергоэффективными.

Если ставить задачу массового внедрения энергосберегающих технологий, то следует добиваться низких цен на них, для чего потребуется долгосрочное кредитование под невысокую процентную ставку.

Наверное, это не все направления, на которые можно было бы обратить внимание. Но у этих трех точек роста есть ряд отличительных черт, из-за которых к ним действительно стоит привлечь внимание:

– они окупаемы;

– они имеют рынок сбыта;

– они создают кумулятивный эффект в экономике;

– они имеют экспортный потенциал, т.е. могут быть источником поступления, а не оттока, валюты в страну.

Стоит хотя бы задуматься над их развитием. Механизм Внешэкономбанка подходит для этого как никакой другой.

(авторская колонка в газете "Взгляд")